Святой Антоний — первый монах и демоноборец
В этом выпуске мы поговорим о жизни святого Антония (который изображен на обложке нашего подкаста), о том, как появилось монашество в христианстве, и о том, как историю жизни Антония можно воспринять сквозь призму теории позитивной дезинтеграции Казимира Домбровского — моей любимой теории психологического развития.
Несколько ссылок:
Сайт о теории позитивной дезинтеграции
Короткое видео, иллюстрирующее стадии развития личности по Домбровскому
Подкаст о позитивной дезинтеграции на английском языке, если владеете языком — очень рекомендую
Powered by RedCircle
Транскрипт
АНТОН: Всем добрый день, это подкаст о демонах и борьбе с ними, и мы, Антон Шейкин и Даниил Калинов, продолжаем изучать происхождение и развитие понятия демона, ну вот в первую очередь, конечно, в христианской традиции. В конце прошлого выпуска нашего подкаста мы указали на некоторое сходство между внутренней жизнью монахов периода раннего христианства, первых веков нашей эры, и внутренней жизнью современного человека. Это сходство, как нам кажется, заключается в том, что и монах периода первых веков нашей эры, и современный человек в принципе не испытывают большого количества каких-то внешних влияний и вольны сами определять свою жизнь. И вот эта внутренняя свобода может быть как преимуществом, так и недостатком в том смысле, что человек сам вынужден организовывать свою жизнь и определять ценности, по которым он должен существовать. И вот сегодня мы хотели поговорить о некой основополагающей фигуре во всей этой истории, о святом Антонии, который является одним из первых примеров того, как человек мог полностью отринуть мирские ценности и посвятить себя целиком служению Богу. Мы попытаемся рассказать его историю с более-менее современных позиций и сравнить события, которые описаны в житии святого Антония, с картиной развития человеческой психики, нарисованной неким не очень известным польским психологом Казимиром Домбровским в его теории развития психики, которая называется теорией позитивной дезинтеграции. И начать, видимо, стоит с того, кто же все-таки был такой Святой Антоний и почему это одна из центральных фигур в истории раннего христианства.
ДАНИИЛ: А значит, Святой Антоний, или как его еще называют, Антоний Великий, он жил где-то легендарно, начиная с 250 какого-то года по 350 какой-то год. Его годы жизни, даже на Википедии, говорят о том, что он жил 104 года. Насколько это действительно правда или нет? Конечно, интересный факт, но, тем не менее, тот период его жизни, о котором мы будем говорить сейчас, приходится на вторую половину третьего века. Жил он в Египте и говорил на языке, который сейчас мы называли коптским. И его, конечно же, можно назвать не то, что первым монахом в христианстве, до него тоже были всякие аскеты, отшельники и так далее, но он первый человек, который создал монашеское общежитие, которое находилось скорее вне обычного социума, то есть не в какой-то деревне или городе, а в пустыне, в египетской пустыне. То есть там, как говорится, в его житии образовался целый город монахов. Можно сказать, что такой стиль монашеской жизни в христианство первым внес Антоний.
АНТОН: Я правильно понимаю, что до него монахи были отшельниками-одиночками такими, скорее, и удалялись от мира полностью и не поддерживали контактов с другими подобными себе, как правило?
ДАНИИЛ: Во-первых, не поддерживали такого близкого контакта с другими подобными себе, но они, наверное, не совсем полностью удалялись от мира, потому что, как в житии Антония описано, они жили обычно около деревни, допустим, не очень далеко от других немонахов. То есть они, конечно уходили на периферию общества, но они все равно с ним как-то были связаны, они не полностью от него отрывались.
АНТОН: Но в повседневной своей жизни они не видели других людей, насколько я понимаю, да?
ДАНИИЛ: Этого я до конца не знаю и вообще не знаю, насколько много есть литературы, о собственно, вот этих до-Антониевских монахов-отшельников, но не могу точно ответить, насколько у них был контакт.
АНТОН: Просто если ты говоришь о том, что монашеское общежитие впервые было, собственно, заложено Святым Антонием, это означает, что они друг с другом вместе не жили, и поскольку были на удалении от мира...
ДАНИИЛ: Ну вот друг с другом, в больших группах монахи не жили. До нас жизнь Антония дошла в житие, которое было написано другим, отцом церкви. Афанасием и написано, наверное, уже в IV веке. Афанасий решил написать житие Антония, потому что хотел передать дух Антония, дух этого египетского монашества дальше на Запад. Тогда, когда на Западе, то есть это условно Италия, Франция и около того, начинали образовываться новые монашеские общины, Афанасий хотел дать им пример. чтобы им было с чего начинать, и на что опираться. И была какая-то точка зрения, с которой они могут себя сравнивать. Это был мотив Афанасия для написания этого жития. Для начала я попытаюсь коротко рассказать основные пункты первых где-то 15-16 глав этого жития, и потом, может быть, совсем коротко опишу, что там дальше, но для нас важно скорее здесь начало монашеского пути Антония. Житие не очень подробно все это описывает, но он родился в некоторой христианской семье, у него была сестра, и он уже в каком-то смысле практиковал христианство в детстве. Но в определенный момент его родители умерли, он остался один со своей сестрой.
АНТОН: А когда это произошло? Сколько ему было лет?
ДАНИИЛ: Да, 18 или 20 лет. Он уже был относительно взрослым человеком, особенно по тем меркам. Он какое-то время жил и сам занимался своим хозяйством в своем доме, в общем, жил как более-менее нормальный человек того времени, насколько это можно понять из жития, и заботился о своей младшей сестре. Но в определенный момент... Он и так, конечно же, читал Евангелие и знал об истории апостолов, и его, как пишет Афанасий, очень сильно трогало, что они оставили все и служили Христу своей жизнью и своей проповедью. И тут, когда у него уже были эти мысли о том, что вот как прекрасно жили апостолы и другие христианские святые, описывается, как он заходит в храм на службу. Во время чтения Евангелия он слышат отрывок из него: разговор Иисуса с богатым человеком, который говорит, что если тот хочет быть совершенным, то он должен продать все, что имеет, отдать это нищим и следовать за Иисусом Христом. И когда он это слышит, он чувствует, как будто бы это говорят конкретно ему, и после этого так и делает. Он уходит из храма и продает. Практически все, что имеет, отдает это нищим, оставляет что-то для сестры. Но в данный момент он еще что-то себе оставляет, но после этого он еще раз идет в храм, слышит там еще более радикальную проповедь, радикальное чтение из Евангелия. И здесь он решает, что все. Ему нужно отдать совсем все, что имеет, отдать сестру на попечение другим людям и стать подвижником, монахом (такого слова, наверное, тогда еще не было, но, в общем, посвятить всю свою жизнь аскетике). И здесь, конечно же, он начинает искать некоторого примера других людей, которые так же живут. Как мы говорили в начале, монастырей не было, но были люди, которые (может быть, одни, может быть, по несколько человек — это тоже точно не понятно), уединившись, жили на окраине всяких селений, всяких деревень. И Антоний сначала пошел к такому отшельнику, который жил в их селении, потом начал ходить по всем разным этим отшельникам и собирать у них разные практики, разные, как говорится, добродетели, которых он видел в разных людях. Потому что, понятно, каждый из этих отшельников, скорее всего, по-своему выдумывал себя, как он будет практиковать свою жизнь.
АНТОН: Да, вот слушай, у меня вот здесь как раз вопрос возникает по тексту, собственно, «Жития», потому что когда в «Житии» впервые упоминаются вот эти вот другие отшельники, там есть некий странный оборот, который, мне кажется, требует некого разъяснения. Написано так. «В ближнем селении был тогда старец с молодых лет, проводивший уединенную жизнь. Антоний, увидев его, поревновал ему в добром деле и сначала стал уединяться в местах, лежащих близ селения». И вот в самом начале еще жития, собственно, начинается со слов «в добрые соревнования с египетскими иноками вступили вы, пожелав или сравняться с ними, или даже превзойти их своими подвигами в добродетели». То есть вот если обращаться к русскому тексту, это выглядит слегка как некое соперничество, кто добродетельнее, чем все остальные, и на первый взгляд это идет слегка вразрез с христианскими ценностями, потому что, ну, вроде как, это гордыня. Ты можешь мне объяснить, а в чем, собственно, то дело. Что это за соревнование?
ДАНИИЛ: Для этого нужно немного представить контекст, в котором этот текст был написан, и христианский контекст, и вообще греческий, контекст греческой культуры. Потому что, да, Афанасий как бы адресует это западным монахам, говоря, что они вступили в соревнования с египетскими иноками. На самом деле он не говорит это ни в каком негативном смысле. То есть сначала можно представить себе, что в Греции культура спортивных соревнований не обязательно предполагала соревнования в том смысле, что один хочет как-то показать, что лучше другого. Это можно видеть, например, у Платона.
АНТОН: То есть это не о превосходстве, а об искусстве, скорее?
ДАНИИЛ: Ну вот в Платоне, в Пире, ну где вот эти диалоги о эросе и любви, один из первых монологов о любви, это о том, что вот если два молодых человека любят друг друга в мире, то они подстёгивают друг друга к тому, чтобы быть лучше. Они любят друг друга, смотрят на друг друга, но они при этом друг с другом соревнуются, чтобы показать другому, насколько они совершенны. Это соревнование, в котором один не ставит себе целью победить другого или превзойти другого, а оба человека показывают своё лучшее. И в этом соревновании обе стороны получают от этого что-то хорошее. Это очень такое... позитивное соревнование. Можно себе пытаться такое представить. А в монашество потом это пришло во многом из-за того, что в первые века, когда было очень много мучеников, которые часто встречали свою мученическую смерть на аренах, метафора соревнований и спортивных состязаний, как борьбы, передалась тоже и на мучеников, потому что они на этой арене боролись с другими людьми но теперь не внешним образом, как в спорте, а внутренним. И в этом смысле они побеждали на этих аренах. И поэтому эта метафора внешнего спортивного соревнования перешла также и на внутреннюю жизнь, на жизнь добродетели, жизнь христианского подвига.
АНТОН: То есть ты хочешь сказать, что в конечном счете соревнования, которые имеются в виду — это соревнования в первую очередь с самим собой?
ДАНИИЛ: Ну и с самим собой, но и... Ну, знаешь, я на самом деле видел это, я немного общался с индийскими кришнаитскими монахами, и у них, особенно у молодых людей, тоже можно видеть, что, например, начинается соревнование, может быть, кто может лучше поститься, но это тоже соревнование, не обязательно очень сильно завязанное на гордыню, но это возможность сделать из аскезы некоторую игру. То есть важен сам процесс игры, а не получение какого-то результата. И особенно, мне кажется, для молодых людей это может стать подстёгиванием: использовать свои, возможно, немного гордые или эгоистические движения души для того, чтобы совершать какое-то богоугодное в этой религии деяние. Поэтому в итоге скорее это видится как нечто позитивное.
АНТОН: Хорошо, мне кажется, это будет важно для дальнейшего, поэтому мне хотелось разъяснений. А что происходило потом?
ДАНИИЛ: Антоний соревновался со многими... Со старшими людьми он чувствовал, что соревновался, а с людьми своего возраста он не вступал в соревнования, он просто старался быть не хуже них, как говорится. Но, в общем, он влился в эту немалочисленную тусовку людей, которые занимались вот такой аскезой, практикой и так далее. И сначала Афанасий описывает, как все у него было хорошо, как он двигался по этому пути добродетели и так далее, но потом постепенно у него все больше появляется каких-то сомнений, мыслей и так далее. Сначала это мысли «зачем я вообще отдал все это имущество, оно же было такое хорошее, я вот не забочусь о сестре, отдал ее куда-то, правильно ли я это все делаю...», потом желание внешней славы и так далее. Потом описывается, что у него начинаются мысли о том, что путь аскезы очень трудный, может ли он вообще это как-то одолеть или не может, может быть, надо все это оставить. Дальше также описывается его проблемы с какими-то, скорее, телесными желаниями, связанными с сексуальностью, ну, в основном даже связанной с сексуальностью в описании Афанасия. Но постепенно Антонию все равно удается все эти отдельные искушения (здесь они еще не описываются как демоны, скорее, как мысли) одно за другим побеждать или как-то, в общем, от себя отгонять. Это одно из главных событий, которое в этом начале его жития происходит, и которое, собственно, стало очень популярным в живописи. Полно картин с изображением разных вариантов искушения святого Антония, где... Может быть, ты можешь описать, как выглядит такая среднестатистическая картина.
АНТОН: Она выглядит обычно как изображение несчастного сгорбленного человека, который или куда-то идет, или сидит под деревом и подвергается бесовской атаке со стороны десятка или нескольких десятков каких-то странных существ. У Босха, например, они вообще принимают очень странные формы, а иногда это какие-то более-менее классические черти с рогами и всем прочим. Но важно, что главная эмоция, которая на нем читается, это скорее такое смирение и терпение. Он не пытается их каким-то образом активно отгонять, он просто терпит то, что там происходит. Во всяком случае, мне так видится всегда процесс искушения его.
ДАНИИЛ: Ну да, и история, которая стоит за этими изображениями, такая. В один момент Антоний решил всё-таки совсем удалиться от общества даже этих отшельников и других монахов, и решил пойти в гробницы. Возможно, это какой-то склеп или что-то в этом роде.
АНТОН: По какой причине?
ДАНИИЛ: Ну, для ужесточения своей аскетики. Почему именно склеп? Это тоже не говорится, это интересно. В общем, удалился в какое-то совсем изолированное место. И там началась огромная бесовская атака. Говорится, что он видел огромное количество разных демонов, которые были как львы, волки, гиены, которые бегали вокруг него. При этом они не могли его укусить или что-то ему сделать, но эти образы вызывали огромные страдания в его теле, то есть прямо физическую боль. И единственное, что он мог сделать, когда уже не мог стоять — просто лежал на земле и при этом... Видел, как вокруг него кружат все это ставят чертей, которые ужасно его мучают, но при этом говорил внутренне, что все равно, если вы можете что-то со мной сделать, то делайте, и мне все равно, что я отдаю себя полностью воле Божьей и не буду от вас никак защищаться. Он долго это переживает, и в одном мгновении он видит, будто все стены и потолок того места, где он был, исчезают, и он видит свет, и в этом свете видит сходящего к нему Христа, и все эти демоны разом исчезают. И здесь тоже происходит очень интересный диалог между Христом и Антонием. Антоний спрашивает его: «Где ты был? Почему не явился вначале, чтобы прекратить мои мучения?» А Христос отвечает: «Здесь пребывал я, Антоний, но ждал, желая видеть твое ратоборство. И поскольку устоял ты и не был побежден... то я всегда буду помощником и сделаю тебя известным повсюду.»
АНТОН: У меня сразу всплывает в памяти мем о человеке, который спрашивает Господа, почему жизнь такая тяжелая, почему век такой позорный, почему Господь продолжает его испытывать, почему он не может жить в мире. И Иисус ему отвечает: «because you are my strongest soldier». Выходит, глубокая традиция за этим мемом стоит, да?
ДАНИИЛ: Ну, возможно, но, мне кажется, когда мы поговорим об этом с точки зрения дезинтеграции, будет понятнее, почему он может такое сказать. На некоторых из изображений этого искушения святого Антония, например, на той картине, которая на алтаре Гринвальда, там тоже видно, как вдалеке, вверху, есть такая далекая фигура Христа, которая постепенно подходит к Антонию, хотя вокруг еще демоны. То есть иногда это тоже появляется.
Дальше происходит еще одна ступень развития Антония. Кажется, что он стал каким-то образом внутренне намного более сильным. После этого переживания он решает уйти в еще более глубокое затворство. Возможно, это колодец, возможно, это ещё что-то — просто какое-то затворённое место, куда он никого не пускает. Живёт там только на воде и хлебе, который при этом туда только два раза в год ему приносят на полгода. И он живет там, как утверждается, 20 или 25 лет. 20 лет он сидит в уединении в этом месте. И говорится, что люди, которые рядом находятся и видят, чувствуют, что там будто бы происходят какие-то разговоры, шум постоянный и так далее, и что Антоний постоянно там как-то воюет с демонами.
Но при этом, уже больше не происходит такого, что эти демоны наносят Антонию какую-то боль или страдание на протяжении этих 20 лет. Это становится каким-то достаточно простым процессом, хотя и все равно требующими усилий. Он постепенно воюет 20 лет со всеми возможными демонами, а после этих 20 лет выходит из этого уединения и начинает основывать монашеские общины, уходит вместе с другими монахами в пустыню, там создает какой-то уклад их жизни. Далее огромная часть этого жития Антония посвящена большому монологу,: Антоний учит всех присутствующих монахов, описывает, как нужно бороться с демонами. Кажется, что с этого момента Антоний больше не так сильно заботится о своей индивидуальной жизни, а начинает учить и отдавать плоды своей мудрости другим людям. И, собственно, очищает эту пустыню и делает ее домом для монашества. Это, наверное, все, что я хотел рассказать про Антония. Ты хочешь что-то еще добавить?
АНТОН: Да. Я так понимаю, там не говорится, каким образом Господь даровал ему вот этот самый дар убеждения? В самом конце вот этого описания борьбы Антония с демонами говорится, что он 20 лет сидел в этой пещере, но Господь даровал Антонию благодать слова. Если Антоний убедил многих избрать иноческую жизнь, все-таки не очень понятно, как за 20 лет сидения в отшельничестве можно не утерять навыки вообще с людьми-то разговаривать? Неужели он все это время отбивался от демонов, скажем так, словесно?
ДАНИИЛ: Там говорится, что он разговаривал с ними, и другие это слышали. Но мне кажется, вообще человек, который 20 лет просидел в пещере и при этом не сошел с ума, он будет обладать каким-то действием на других. Потому что, я думаю, это будет заметно по нему.
АНТОН: Наверное. Последнее, что я хотел бы спросить: о восприятии демонов. В этом ключевом моменте Афанасий, автор жития, описывает демонов, осаждавших Антония, как неких животных, которые бегали и его как-то стращали. А действительно ли Антоний воспринимал всех этих демонов как нечто внешнее, как какие-то посторонние сущности, которых можно видеть и потрогать? Это, мне кажется, важно.
ДАНИИЛ: Да, это интересный вопрос, почему Афанасий выбирает именно такой язык, потому что есть еще письма Антония. Консенсуса по ним тоже нет, не полностью ясно, что именно Антоний их написал, но есть академические исследователи, которые считают, что это действительно письма Антония. В них он говорит, что, конечно же, демоны нам никогда не появляются чувственно, но они используют наши тела как свои тела, то есть в первую очередь появляются как мысли, и через монахов, используя их тело, собственно, появляются в мире чувственно, но у самих у них нет чувственных тел.
АНТОН: Выходит, демоны — это некие части нашей души или что-то, что может занимать части нашей души и использовать их в своих каких-то целях?
ДАНИИЛ: Ну и даже части нашего тела, использовать наше тело для своих целей.
АНТОН: А, в начале об этом и была речь, что были у него какие-то проблемы с вожделением, которые он все-таки сумел преодолеть. С этим замечанием, мне кажется, будет уже намного проще попытаться связать эту древнюю историю, которой уже почти две тысячи лет, с картиной развития человеческой психики, которая, собственно, Домбровским была нарисована. Я уже в других местах о Домбровском немножко рассказывал, поэтому здесь я сейчас не буду всю его биографию рассказывать и все детали его теории описывать. Это тема, пожалуй, для отдельного разговора. Мне важно подчеркнуть главное. Кто это был такой? Это был польский врач и психолог, который в детстве тоже пережил немало потрясений. Во-первых, когда он был подростком, возле его дома шли бои, шла Первая мировая война, и он после какой-то из битв, обходя поле боя, заметил, что у погибших солдат бывает очень разное выражение лица. На чьем-то лице застыл ужас, или страх, или какие-то другие сильные эмоции, а кто-то кажется вполне спокойным. Ну, опять же, вряд ли это стоит понимать так уж буквально — мало ли как человека застанет смерть. Но, тем не менее, это зрелище в нем породило мысль о том, что людей в кризисных ситуациях может что-то друг от друга отличать, между людьми можно провести какие-то различия по некоторому признаку. Несколько лет спустя произошло другое трагическое событие в его жизни: один из его лучших друзей покончил жизнь самоубийством. И Домбровский, хотя изначально хотел стать музыкантом, решил посвятить свою жизнь психологии, чтобы понять, как можно это вообще предотвратить, и почему некоторые люди гораздо более подвержены психическим заболеваниям или в принципе разладу в душе. После того, как он получил образование, он начал заниматься подростковой психологией, психологией развития, и на базе своих юношеских наблюдений выдвинул несколько тезисов. Во-первых, чем люди отличаются друг от друга? Во-вторых, к чему может приводить это различие? Главный критерий, который попал в его внимание — это, пожалуй, способность человека остро реагировать на внешние и внутренние возбудители. Это означает, что какое-то внешнее событие или, возможно, навязчивая мысль на одного человека не окажет практически никакого воздействия, а на другого окажет очень сильное. Это может быть как ссора с близким человеком, или внешнее бедствие, так и внутренний разлад.: любая смута в душе, связанная с тем, что человек не понимает, что ему делать, например. Это свойство Домбровский назвал гипервозбудимостью. На английский его переводят как overexcitability. На основе наличия у людей этого качества Домбровский выдвинул гипотезу, что те, у кого она есть, могут переживать некий очень травматичный процесс развития, который в перспективе может человека очень далеко продвинуть в его духовном развитии и обеспечить ему гораздо большую устойчивость.
ДАНИИЛ: Мы хотим сразу начать связывать это с Антонием, или ты хочешь сначала побольше поговорить про этот процесс дезинтеграции?
АНТОН: Можно, наверное, сразу, потому что в самом начале жития Антония мы видим, что человек приходит в церковь после некоторого, конечно, трагического и травмирующего события (смерти родителей), но в целом, согласно житию, прошло уже какое-то время. И тем более у него осталась сестра, остались люди, которые его любили. И вроде бы никаких явных предпосылок к тому, чтобы круто менять свою жизнь, изначально не было. Осталась сестра на попечении, вроде как есть какие-то средства, можно ее как-то содержать, о ней заботиться, вести праведную жизнь. Казалось бы, что еще нужно? Так живут более-менее все люди, и почему бы и не продолжать. Но вот мы видим, какое сильное воздействие на Антония оказывает услышанная проповедь, что он воспринимает эти слова про раздачу имущества бедным как обращенные лично к нему, и на основе одной этой мысли кардинально меняет свою жизнь и становится подвижником. Это уже свидетельствует о том, что у него, возможно, была вот эта вот самая предрасположенность к чрезмерно сильным реакциям на происходящее с ним. И без этого, судя по всему, довольно трудно начать интенсивный поиск себя, потому что есть золотое правило: «не сломалось — не чини». Если человек способен от малейшего колебания внешних условий приходить в разлад с миром и самим собой, здесь скрывается потенциал к развитию, потому что человек учится приспосабливаться к этим меняющимся внешним условиям. Если у него этого механизма приспособления нет, то он живет более стабильной жизнью, но если его жизнь меняется невероятно сильно, то ему уже довольно трудно с этим совладать, потому что он не привык реагировать на изменения и понимать, как ему самому нужно измениться. Я бы сказал так. Потом действительно можно попытаться посмотреть, что с человеком происходит, когда он начинает находиться в таком возбужденном состоянии. Ты совершенно правильно, как мне кажется, сказал о том, что можно пытаться использовать свои, казалось бы, греховные побуждения, например, гордыню или желание соперничества в качестве такого стимула к саморазвитию. Можно им просто потворствовать и слепо делать все, что они говорят, но у Антония на тот момент уже была четко обозначена цель. Он благодаря этой проповеди увидел тот идеальный образ себя, к которому он хотел бы стремиться. И вот мне кажется, здесь важно подчеркнуть, что этот идеальный образ себя был все еще сформирован его воспитанием. Опять же, как мне кажется, ты можешь со мной не согласиться, но это просто превосходная степень того, чему каждого человека и учат в детстве. Нужно следовать христианским правилам поведения, а если Христос говорит, что нужно раздать все бедным, то почему бы и не пойти на это, казалось бы, а что мне терять, если у меня жизнь уже так изменилась. И после того, как у человека четко обозначены и видны для него эти цели, становится гораздо проще решать, что хорошо, а что плохо. То есть главное понятие психологической теории Домбровского, собственно, дезинтеграция — это распад личности, частичный или полный, связанный с тем, что существующая система ценностей не позволяет человеку ответить на вопрос, что же ему сейчас делать. Мы видим какие-то намеки на этот процесс в следующих главах «Жития», когда к Антонию уже начинают приходить демоны и смущать его, поселяя в нем сомнения в правильности этого пути.
ДАНИИЛ: Ну да, здесь можно сказать, что, возможно, сначала для Антония этот идеал был более таким теоретическим, внешним, а когда он пытается предварить этот идеал в жизнь, он начинает понимать, насколько на самом деле этот путь сложен, и тут есть сомнения, насколько вообще стоит следовать этому идеалу. Потому что понятно, что когда все легко, то кажется, что да, монашеская жизнь — это отлично, а когда начинаются какие-то проблемы, то сразу этот идеал становится менее желаемым, и здесь уже для того, чтобы продолжить последовать к этому делу, нужно его всё-таки сделать более внутренним, осознать, зачем я это делаю и так далее. Потому что сначала всё-таки кажется, что Антоний скорее бессознательно решил, что да, это мой путь. А потом он уже это сделал более внутренним.
АНТОН: Кажется, что так. И вот здесь у Домбровского есть ещё одно важное понятие в его теории — это наличие у человека сильного направляющего центра, то есть центра принятия решений, пожалуй. Если у человека достаточно сильная воля для того, чтобы следовать тем правилам, которым предписывает его идеал, то он может продолжать то, что он начал, и у него этот идеал не затмевается, потому что картина себя, такого, каким ты должен быть, видится довольно четко. И это уединение в гробницах, видимо, это как раз период трансформации этого идеала. Из какого-то внешне насажденного христианской традицией, чисто впитанной через семью, через посещение церкви, он перестает быть внешним и становится более внутренним. На это указывает то, что Антоний полностью удаляется от мира и не хочет испытывать вообще никаких влияний. Поначалу, как мы уже обсуждали, он как бы соревнуется с другими, пусть даже он не хочет победить. Но он на них смотрит, и он хочет, оглядываясь на них, в чем-то превзойти их, не для победы, а для процесса, пожалуй, в добродетели. А после того, как становится окончательно понятно, зачем это самому человеку, и с какими внутренними проблемами ему самому на этом пути предстоит столкнуться, тогда уже общество, кажется, перестает играть такую большую роль, и необходимо сосредоточиться на достижении гармонии с частями своей души, потому что демоны, которые одолевают Антония, — это части его души, и они требуют чисто внутренней работы.
ДАНИИЛ: И можно еще рассмотреть эту встреча со Христом, которую он переживает во время искушения в гробницах, с точки зрения этой теории Домбровского. И до этого Христос был его идеалом, к которому он стремился. Но в этот момент он лично встречается с этим идеалом, и этот идеал ему говорит, что теперь будет всегда с ним намного более явственно. Если раньше это все-таки было что-то более далекое, здесь происходит очень интимная встреча с идеалом, к которому Антоний стремился, и этот идеал уже находится внутри Антония, а не вне него. И после этого следующие 20 лет — как будто просто работа для того, чтобы теперь, когда это дело уже есть внутри, переработать всю свою душу, все свое существо в соответствии ему. Если раньше это было стремление к тому, чтобы вообще найти это внутреннее место, из которого он может получить достаточно воли для того, чтобы стремиться к этому делу, то затем это спокойная, постепенная внутренняя переработка своего существа.
АНТОН: Да, у Домбровского как раз есть более-менее четкое разделение между этими двумя стадиями. В целом он говорит, что становление человека, переживающего дезинтеграцию, можно разделить на пять этапов. Первый этап – это первичная интеграция, когда у человека все хорошо, он получил картину мира от родителей или от общества и не сталкивается с какими-то проблемами, которые ее шатают. Дальше наступает одноуровневая дезинтеграция, когда у человека есть выбор между двумя альтернативами и его существующая система ценностей не позволяет ему выбрать. Это ситуация буриданова осла, когда человек вынужден выбирать между левым и правым. И еслини одно из них не лучше другого — это ужасная ситуация, потому что выбор, про который я говорю — это не выбор «съесть бутерброд или съесть конфетку». Это выбор мировоззренческий, жизненный. И вот, судя по всему, Антоний, благодаря своему воспитанию, сумел, по крайней мере, частично преодолеть эту стадию, потому что у него система ценностей уже была изначально установлена такая, что есть какой-то идеал, к которому нужно стремиться, и этому идеалу невозможно соответствовать полностью. Потому что полностью праведно, как известно, жить абсолютно невозможно. После того, как появляется идеал, который позволяет увидеть того себя, которым ты должен быть, происходит то, что Домбровский называет многоуровневой дезинтеграцией. Какие-то альтернативы становятся хуже, а какие-то лучше. Греховное поведение человеком внутренне осуждается, а праведное поощряется. Но это все еще дезинтеграция, потому что у человека зачастую может не хватать сил на то, чтобы следовать тем паттернам поведения, которые он считает хорошими. И между этим уединением в гробницах и 20-летней жизнью в отшельничестве есть этот раздел, потому что уединение в гробницах — это попытка интернализации этого идеала. Четвертая стадия – это уже попытка реинтеграции: человек понимает, какой его новая система ценностей должна быть и воспринимает этот идеал уже не как внешний, не как надсмотрщика с кнутом, который тебя к чему-то понуждает, а как часть уже своей души, которую нужно просто привести в порядок. Это становится вопросом техники и работы над собой. Ну а пятая стадия — это вторичная интеграция, это формирование абсолютно новой системы ценностей, которая уже выстрадана и вымучена человеком на протяжении внутренней работы, и гораздо большая устойчивость, конечно, к всяким внешним и внутренним влияниям.
ДАНИИЛ: Можно сказать, что, наверное, когда Антоний выходит из этого 20-летнего уединения, он уже достиг какой-то вторичной интеграции, и поэтому он может теперь становиться таким мудрецом, который другим помогает на этом пути, потому что он уже его прошел.
АНТОН: Он уже прошел этот путь. Домбровский об этом и пишет, что люди, которые достигли стадии вторичной интеграции, как правило, хорошо видны, и люди к ним тянутся, поэтому они могут каким-то образом осуществлять руководство остальными или наставничество.
ДАНИИЛ: Еще один момент — этот переход из третьей в четвертую стадию, от многоуровневой дезинтеграции к попыткам новой интеграции. Разница, которая видна в житии — в том, что до этого демоны все еще обладают какой-то силой над Антонием. Они причиняют ему физические страдания, боли и так далее. После этого они уже ее не имеют. Антоний даже говорит в своей большой речи, что на самом деле он теперь понял, что демоны вообще не обладают никакой силой над людьми. Вся сила, которую они имеют — это то, что мы их боимся, и мы думаем, что у них есть сила. И так как мы думаем, что у них есть сила над нами, мы даем им эту силу. Он понял, что демоны обладают над ним только той властью, которую он сам дает этим демонам. Эти демоны могли делать ему больно, как-то делать его жизнь неудобной, потому что он сам был немножко на стороне этих демонов. Он боролся все-таки не с внешним врагом, а с самим собой внутренним, это был разлад между частями его души. Он не мог определиться, на какой он стороне: следует он этому идеалу или нет?
АНТОН: Да, мне кажется, это важно связать с тем, о чем ты говорил в прошлом выпуске: о том, что основной метод работы демонов — это примешивание лжи к правде. И если ты думаешь, что часть правды в том, что они говорят, все-таки есть, ты всё ещё играешь на их поле. И только после того, как человек полностью может убедиться в том, что правда плюс ложь всё-таки равно ложь, демоны перестают иметь над ним власть. Мне это напоминает «Warhammer». Мне сказали недавно, что в «Warhammer» орки верят, что только красные снаряды могут кого-то поражать, а мир «Warhammer» устроен так, что поскольку они в это верят, это работает. Здесь примерно так же, только эта вера в то, что демоны имеют власть — это дебафф, от которого нужно избавиться, да.
ДАНИИЛ: Закончим вопросом: почему мы вообще решили взять Антония и позитивную дезинтеграцию — современную психологическую теорию? В описании позитивной дезинтеграции, мне кажется, достаточно легко многим современным людям в какой-то мере найти себя. Весь этот поиск идеала, поиск того, что на самом деле мне нужно делать со своей жизнью и так далее — это достаточно актуальная проблема. Но связывая это с монашеством, мы можем увидеть, что вся монашеская деятельность — это осуществление некоторой контролируемой позитивной дезинтеграции. Монахи уходят в пустыню, где встречаются с большим количеством бесовских атак, борьбы с демонами, чем они встречались вне пустыни. Но они уходят в пустыню, чтобы там пройти через эту борьбу с демонами и в итоге прийти к какому-то новому состоянию. Они осознанно идут в направлении дезинтеграции, чтобы потом через это пройти и найти какую-то новую интеграцию. Соответственно, монашеская литература и монашеские уставы содержат в себе объяснение о том, как можно управлять этим и, насколько это возможно, безболезненно пройти через эту дезинтеграцию. Монашеская литература — это описание того, какие советы можно дать человеку, чтобы эта дезинтеграция прошла по возможности гладко. И поэтому, мне кажется, в монашеской литературе мы можем найти интересные советы, которые, возможно, будут важны и для современных людей, потому что то, что там описано — это те процессы дезинтеграции и реинтеграции, через которые многие люди сейчас проходят.
АНТОН: Может возникнуть вопрос: а что же конкретно там написано? Современному человеку довольно трудно читать монашескую литературу, особенно раннехристианского периода, поэтому, наша задача, наверное, в том, чтобы перевести эти методы, которые тогда были изобретены, на более приятный современному человеку язык и более понятный.
ДАНИИЛ: И это не только наша задача, многие люди сейчас этим занимаются, но мы хотим поделиться нашим случаем.
АНТОН: Мы продолжим в следующих выпусках обсуждать, какие приемы контроля этой самой дезинтеграции существуют и с какими опасностями человек, который уже вступил на этот путь, может столкнуться. А на сегодня все. Всего хорошего всем, кто нас слушал.